Фонограммы чтения двух писем Юрия Лейдермана (Одесса-Берлин) к Джеффу Кунсу и соответствующие им медные комочки для выставки “Интерпол” (Стокгольм). Цикл “Хроники Лейдермана”.

 

 

“ПИСЬМА ДЖЕФФУ КУНСУ

 

В 1996 году мне предложили принять участие в выставке “Интерпол” в Стокгольме. Ее курировали Виктор Мизиано и молодой шведский куратор Ян Оман. Они позвали по пять-шесть художников с обоих сторон, но каждый из нас должен был пригласить еще и каких-то соавторов. Т.е. работать в одиночку ты категорически не мог, надо было обязательно с кем-то коммуницировать! Большая часть бюджета выставки (обеспеченного, естественно, целиком шведами) была ухлопана на предварительные визиты русских художников в Стокгольм и шведских в Москву, где мы занимались долгими дискуссиями о том, что такое вообще “выставка”, “коммуникация”, “соавтор”, “художественное произведение” и тому подобным философствующим детсадом.

Так или иначе, но я заявил, что в рамках проекта мне бы хотелось коммуницировать с Николаем Федоровым (русским философом-“воскресителем”), Марселем Дюшаном и Джеффом Кунсом − мне казалось, что я нашел между ними существенные параллели. Поскольку Федоров и Дюшан, понятное дело, уже давно мертвы, а Джефф Кунс настолько удален от меня в социальной страте, что мало чем отличается от мертвого, я рассчитывал, что каждый из них обретет в ходе работы своего медиума-заместителя. На роль заместителя Федорова я без лишних сомнений назначил самого себя, в качестве заместителя Дюшана мне предложили известного шведского профессора Улафа Линде, видного специалиста по Дюшана, а Кунсу предлагалось избрать своего заместителя самому. По началу все шло очень интересно, нас хорошо приняли в Стокгольме, организовали мне встречу с профессором Линде на его роскошной вилле посреди городского парка, в качестве заместителя Федорова я осмотрел множество стокгольмских кладбищ, колумбариев и крематориев, мне даже показали работу кремационных печей − на что я никогда не мог бы рассчитывать в Москве. Однако дальше этого дело не пошло. Все мои письма, факсы и послания на автоответчик к Джеффу Кунсу с предложениями как-то участвовать, общаться или хотя бы найти себе заместителя остались без ответа. Такая же участь постигла и последующие письма к профессору Линде, несмотря даже на то, что следуя его “ценному указанию”, я добросовестно проштудировал теософско-математический бред Петра Успенского о четвертом, пятом, шестом и так далее духовных измерениях пространства − по мнению профессора Линде, его книга могла оказать влияние на Дюшана…

В общем, выставка приближалась, а ничего кроме собственных безответных писем  у меня на руках не было. Хотя Джефф Кунс и профессор Линде были живыми людьми, это тоже напоминало послания к умершим. Стало очевидно, что придется их же и выставлять. Однако следуя федоровским принципам “накопления праха” и “собирания электронов”, я решил превратить эти письма в некие пластические объекты. Тут пригодилось мое химические образование − в электрохимической лаборатории, которую возглавлял отец моего институтского друга, для меня специально разработали прибор, в котором электролитическое осаждение меди управлялось звуковым сигналом, снимаемым с фонограмм зачитываемых мною писем. Таким образом наросты и деформации постепенно растущих в растворе медного купороса, индифферентно  поблескивающих комочков меди являлись своего рода выражением акустики звучания того или иного письма.

Ну а сама выставка? Она закончилась полным провалом. Демонстрация моего прибора сорвалась, поскольку, дескать, “пожарник запретил”. (На самом деле, они забыли купить химические реагенты). Работы большинства других участников тоже не были реализованы − ведь большая часть денег, как я уже говорил, ушла на предварительные обсуждения того, что такое “сотрудничество”. Единственную законченную работу, огромную инсталляцию китайца Вэньда Гу, сплетенную из человеческих волос (умудрившись получить отдельный грант, он в течение месяца собирал их по парикмахерским Стокгольма) развалил в ходе своего перформанса на открытии Саша Бренер. После него голый Кулик − он тоже присутствовал там, приглашенный кем-то из шведов на роль человека-собаки − начал вылезать из своей будки и кусать публику. Дело, как водится, закончилось вызовом полиции и взаимными обвинениями в нетолерантности.

На следующее утро, в отвратительном расположении духа, я вылетал прямо из Стокгольма в Роттердам, где должен был участвовать в следующей выставке, опять-таки с кем-то там в обязательном порядке сотрудничая и коммуницируя. И сидя в самолете, первый раз в жизни я серьезно задумался над тем, что что-то тут не так, с этим “современным искусством”.

 

Юрий Лейдерман