Сейчас будет пост без картинки, его смысл в том, что вам не будет ничего видно. Я расскажу вам о функционировании ядерных сил морского базирования. Схематично дело обстоит следующим образом: стратегический ракетоносец движется из точки А (где-то на берегу) в точку В (где-то в море) с целью совершить из неё пуск баллистической ракеты, которая должна поразить точку С (где-то на континенте). Вот собственно и все. Приблизительно по такому же сценарию действую и я, с одной лишь принципиальной разницей – ни одной боеголовки у меня нет, и соответственно, никого поражать я не собираюсь. Ни поражать, ни удивлять, ни развлекать.
В воскресенье 25 октября 2015 года в первой половине дня, действуя строго по предварительно разработанному плану, я выехал из Львова и, преодолевши 96,7 км рейсовым автобусом, прибыл в город Бурштын Ивано-Франковской области. Спешившись, я прошел еще 9,1 км мимо Бурштынской ТЭС, огибая водохранилище, пока не подошел к небольшому холму на противоположном от станции берегу, который я предварительно себе облюбовал в спутниковых Гугл-картах. Далее, как не трудно догадаться, я предпринял стремительное восхождение на холм, после чего я очень внимательно оглядел окрестности и, удостоверившись, что никого вокруг нет, я совершил некий жест.
Это очень распространенный среди перформеров жест, без него не обходится ни один фестиваль перформанса, можно сказать, что это самый популярный жест в совриске. Как ни трудно догадаться, я разделся догола. И таким вот образом голый я стоял и смотрел на дымящиеся трубы электростанции, голый стоял пока не замерз, потом оделся. Оделся и пошел домой. Мой единственный зритель – размеренный гул турбин еще долго глядел мне вслед.
Всегда и везде публичное обнажение художника связано лишь с одной штукой – эксгибиционизмом. Я глубоко уверен, что какую бы метафорическую систему элементов ни пытались бы притянуть за уши, самый главный смысл раздевания – это что бы видели. Раздеванию всегда нужен зритель. Тщательно удалив зрителя из этой рефлекторной дуги, я удалил и весь эксгибионистский смысл из моей затеи, более того, я полностью удалил из неё любой смысл.
Мы столько говорили о смерти автора, что как-то не заметили смерти зрителя. «Якщо самі лише мухи бачили виставку, чи це означає, що вона відбулася?» – вопрошают Лиза Герман и Мария Ланько. В свою очередь, Тиберий Сильваши рассуждает о том, есть ли искусство без зрителя. Лично я уверен, что хоть какое-нибудь пусть хоть и самое завалящее искусство возможно без зрителя. Вот как в моем случае. Та даже вот что: отсутствие зрителя может в корне изменить смысл произведения. Единственное, что мне могут закинуть, это то, что читатель, представляя в своем воображении мой рассказ, может воссоздать картину происшедшего, превращаясь из читателя в зрителя. Тогда возникает другой вопрос: а может ли произведение искусства существовать лишь в воображении зрителя? То-то же, ребята! Опять сознание определяет бытие.
Ладно, прошу считать мой треп лишь маленьким исследованием границ жанра. Ничего более.
Константин Смолянинов.